Жизнь одесситов в 50-60-е годы ХХ-века, какой она была
Для моего поколения одесситов – поколения детей военных и первых послевоенных лет (1940 – 1950 г.г. рождения) – время хрущевской «оттепели» (1954–1964 г.г.) было воистину «временем больших ожиданий» и больших надежд. Казалось, что после двух революций, трёх войн, голодухи и 25-ти лет сталинской тирании власть поняла, что народу надо дать хоть глоток свободы и радости. И действительно – «жить стало лучше, жить стало веселее».
Исчезли талоны и безумные очереди на Тираспольской площади за сахаром, мукой и маслом. Хлеб перестал быть дефицитом и свободно продавался в булочных. Постепенно как-то наладился и стабилизировался быт. Стали уходить в прошлое развалки, люди начали переселяться в «хрущёвки» из бараков и подвалов. Каждый день приносил что-то новое и воодушевляющее. Люди стали увлекаться кино и театром, покупать книги, лучше одеваться. Молодежь чокнулась на поэзии и самодеятельной песне, на КВНе и театрах миниатюр. В общем, это было время исторического оптимизма, и даже отъявленные скептики верили в приход коммунизма
в 1980 г.
И статистика свидетельствует – второй раз за всю историю советского социума (первый раз – в годы НЭПа) выросла производительность труда, увеличились рождаемость и продолжительность жизни (!).
А раз впереди всё будет хорошо, то и выпить не грех. Хорошее застолье превратилось в настоящую отдушину в частной жизни для простых людей и стало как бы имитацией «светской жизни».
Отмечали подряд все советские праздники, Новый год, дни рождения, свадьбы и т.п. За праздничным столом в кругу родственников и друзей отводили душу, вспоминали ужасы прошедшего времени, пели песни военных лет и поднимали бокалы за то, чтоб не было войны. Ибо казалось, что после самой страшной из войн ничего более ужасного нет и не может быть.
Но семейные посиделки были уделом родителей, бабушек и дедушек. Молодёжь сбивалась в группы, которые тогда называли «компаниями».
В Одессе тех лет вообще большое значение имели своеобразные клановые связи: дворовые, уличные, районные, школьные. Вплоть до таких нюансов: к одной фребеличке на Соборку (Соборную площадь) ходили. При формировании компании не принимались во внимание ни материальное положение и должность родителей, ни, упаси Боже, национальность. Встречали в те годы не по одёжке, а по таланту и начитанности, по умению «заводить» компанию, петь студенческие и блатные песенки, по коммуникабельности. Тусовка времён «оттепели» являлась этаким советским аналогом сборищ разночинцев 19го века. Почти все мы были интеллигентами во втором поколении – дети врачей, учителей, преподавателей вузов, научных работников, инженеров и мелких служащих. Встречались среди нас и дети квалифицированных рабочих, и выходцы из совсем бедных семей, где отцы погибли на войне, а матери работали уборщицами, санитарками и т.п.
По праздникам компании собирались у кого-нибудь на квартире, на даче, часто выезжали «на природу». Много разговаривали, пели, читали стихи. Девушки тех лет не стеснялись хорошо выпить и закусить, и были довольно раскованы (до определенных пределов). Так проходила молодость – «под сенью девушек в цвету» на грани «невыносимой легкости бытия».
Ну, а вечером в будние дни и по выходным принято было «прошвырнуться» по городу или, как говорили в Одессе, «выйти в город». «Город» означал при этом не вполне определенный круг или, точнее, овал, очерченный в историческом центре Одессы. Обычно действо «выхода в город» начиналось с Соборной площади (Соборки).
«Как упоительны в Одессе вечера!». Все скамейки на Соборке были заняты. По центральной аллее текла непрерывающаяся людская река. На скамейках трёх главных аллей сидели семьями, короткую поперечную аллею оккупировали молодые мамаши с колясками, на детской круглой площадке играла малышня, на особом квадрате шумели фанаты футбола.
Но самая центровая тусовка сосредотачивалась «возле Воронцова». По граниту гэцала пацанва, качалась на литых цепях ограды, а вокруг кучковались компании по 4-6 человек. О, эти встречи, возгласы, объятия и похлопывания! Бронзовая статуя графа невозмутимо взирала с высоты на этот сходняк. Потусовавшись вокруг Воронцова, толпа вытекала на Дерибасовскую, ласково называемую «Дерибабушкой», «Дерибундей» или просто «Брод» (Бродвей). По ней тогда ещё ходил транспорт и узкие тротуары были наполнены до края дефилирующим народом, основную массу которого составляли студенты вузов ,техникумов и учащиеся старших классов.
На углу Екатерининской (К.Маркса) и Дерибасовской от толпы отделялся первый поток, текущий по Екатерининской вниз до памятника Дюку. Часть толпы, дойдя до Ришельевской (Ленина), спускалась мимо Оперного театра к Думе, пушке и памятнику Пушкину. И лишь самые стойкие доходили до Пушкинской и по ней выходили на Приморский бульвар мимо Английского клуба (Морской музей) и Археологического музея.
По бульвару принято было пройтись 3-4 раза, а потом повторить путь до Соборки и Преображенской (Сов. Армии). Достаточно было пройтись по этому маршруту хоть раз, чтобы встретить минимум дюжину знакомых из «своей компании».
Почти все мои друзья жили в центре Одессы и виделись мы часто. Обычно находился инициатор, который и выступал с предложением «вздрогнуть», «освежиться» или «дать по банке». Начинались судорожные поиски финансов, выгребалось содержимое карманов и необходимая для затравки сумма обычно находилась. Да и жизнь тогда была дешёвая при очень мизерных зарплатах.
Разумеется, даже при относительной дешевизне тогдашней жизни, настоящие элитные одесские рестораны типа «Красного», «Лондонского» и «Украины» были для нас недосягаемы. Да и шашлычные типа «У тети Ути» дороговаты. Максимум нам по карману было кафе-ресторан «Театральный» возле кинотеатра им. Горького.
Поэтому реальными объектами наших скитаний по городу становились одесские винные погребки (подвальчики), называемые в народе просто винарками или «бадегами» («бодегами»). Если первый термин не вызывает никаких вопросов, то второй вызвал оживленные филологические комментарии.
Слово «бодега» до сих пор бытует в испанском языке и означает винный дегустационный подвал (погребок, кабачок). В этом смысле оно часто фигурирует у Хемингуэя, который в Гаванне напивался в бодеге «Il Media». Кроме того, «бодега» означает и крупное винодельческое предприятие. Вот какие трактовки даёт одна из энциклопедий :
Исчезли талоны и безумные очереди на Тираспольской площади за сахаром, мукой и маслом. Хлеб перестал быть дефицитом и свободно продавался в булочных. Постепенно как-то наладился и стабилизировался быт. Стали уходить в прошлое развалки, люди начали переселяться в «хрущёвки» из бараков и подвалов. Каждый день приносил что-то новое и воодушевляющее. Люди стали увлекаться кино и театром, покупать книги, лучше одеваться. Молодежь чокнулась на поэзии и самодеятельной песне, на КВНе и театрах миниатюр. В общем, это было время исторического оптимизма, и даже отъявленные скептики верили в приход коммунизма
в 1980 г.
И статистика свидетельствует – второй раз за всю историю советского социума (первый раз – в годы НЭПа) выросла производительность труда, увеличились рождаемость и продолжительность жизни (!).
А раз впереди всё будет хорошо, то и выпить не грех. Хорошее застолье превратилось в настоящую отдушину в частной жизни для простых людей и стало как бы имитацией «светской жизни».
Отмечали подряд все советские праздники, Новый год, дни рождения, свадьбы и т.п. За праздничным столом в кругу родственников и друзей отводили душу, вспоминали ужасы прошедшего времени, пели песни военных лет и поднимали бокалы за то, чтоб не было войны. Ибо казалось, что после самой страшной из войн ничего более ужасного нет и не может быть.
Но семейные посиделки были уделом родителей, бабушек и дедушек. Молодёжь сбивалась в группы, которые тогда называли «компаниями».
В Одессе тех лет вообще большое значение имели своеобразные клановые связи: дворовые, уличные, районные, школьные. Вплоть до таких нюансов: к одной фребеличке на Соборку (Соборную площадь) ходили. При формировании компании не принимались во внимание ни материальное положение и должность родителей, ни, упаси Боже, национальность. Встречали в те годы не по одёжке, а по таланту и начитанности, по умению «заводить» компанию, петь студенческие и блатные песенки, по коммуникабельности. Тусовка времён «оттепели» являлась этаким советским аналогом сборищ разночинцев 19го века. Почти все мы были интеллигентами во втором поколении – дети врачей, учителей, преподавателей вузов, научных работников, инженеров и мелких служащих. Встречались среди нас и дети квалифицированных рабочих, и выходцы из совсем бедных семей, где отцы погибли на войне, а матери работали уборщицами, санитарками и т.п.
По праздникам компании собирались у кого-нибудь на квартире, на даче, часто выезжали «на природу». Много разговаривали, пели, читали стихи. Девушки тех лет не стеснялись хорошо выпить и закусить, и были довольно раскованы (до определенных пределов). Так проходила молодость – «под сенью девушек в цвету» на грани «невыносимой легкости бытия».
Ну, а вечером в будние дни и по выходным принято было «прошвырнуться» по городу или, как говорили в Одессе, «выйти в город». «Город» означал при этом не вполне определенный круг или, точнее, овал, очерченный в историческом центре Одессы. Обычно действо «выхода в город» начиналось с Соборной площади (Соборки).
«Как упоительны в Одессе вечера!». Все скамейки на Соборке были заняты. По центральной аллее текла непрерывающаяся людская река. На скамейках трёх главных аллей сидели семьями, короткую поперечную аллею оккупировали молодые мамаши с колясками, на детской круглой площадке играла малышня, на особом квадрате шумели фанаты футбола.
Но самая центровая тусовка сосредотачивалась «возле Воронцова». По граниту гэцала пацанва, качалась на литых цепях ограды, а вокруг кучковались компании по 4-6 человек. О, эти встречи, возгласы, объятия и похлопывания! Бронзовая статуя графа невозмутимо взирала с высоты на этот сходняк. Потусовавшись вокруг Воронцова, толпа вытекала на Дерибасовскую, ласково называемую «Дерибабушкой», «Дерибундей» или просто «Брод» (Бродвей). По ней тогда ещё ходил транспорт и узкие тротуары были наполнены до края дефилирующим народом, основную массу которого составляли студенты вузов ,техникумов и учащиеся старших классов.
На углу Екатерининской (К.Маркса) и Дерибасовской от толпы отделялся первый поток, текущий по Екатерининской вниз до памятника Дюку. Часть толпы, дойдя до Ришельевской (Ленина), спускалась мимо Оперного театра к Думе, пушке и памятнику Пушкину. И лишь самые стойкие доходили до Пушкинской и по ней выходили на Приморский бульвар мимо Английского клуба (Морской музей) и Археологического музея.
По бульвару принято было пройтись 3-4 раза, а потом повторить путь до Соборки и Преображенской (Сов. Армии). Достаточно было пройтись по этому маршруту хоть раз, чтобы встретить минимум дюжину знакомых из «своей компании».
Почти все мои друзья жили в центре Одессы и виделись мы часто. Обычно находился инициатор, который и выступал с предложением «вздрогнуть», «освежиться» или «дать по банке». Начинались судорожные поиски финансов, выгребалось содержимое карманов и необходимая для затравки сумма обычно находилась. Да и жизнь тогда была дешёвая при очень мизерных зарплатах.
Разумеется, даже при относительной дешевизне тогдашней жизни, настоящие элитные одесские рестораны типа «Красного», «Лондонского» и «Украины» были для нас недосягаемы. Да и шашлычные типа «У тети Ути» дороговаты. Максимум нам по карману было кафе-ресторан «Театральный» возле кинотеатра им. Горького.
Поэтому реальными объектами наших скитаний по городу становились одесские винные погребки (подвальчики), называемые в народе просто винарками или «бадегами» («бодегами»). Если первый термин не вызывает никаких вопросов, то второй вызвал оживленные филологические комментарии.
Слово «бодега» до сих пор бытует в испанском языке и означает винный дегустационный подвал (погребок, кабачок). В этом смысле оно часто фигурирует у Хемингуэя, который в Гаванне напивался в бодеге «Il Media». Кроме того, «бодега» означает и крупное винодельческое предприятие. Вот какие трактовки даёт одна из энциклопедий :
«Бодега» (испанское слово) – погреб, кабак; также виноделие, сбор винограда; в приморских гаванях – склад товаров; на кораблях – пространство под фордеком».
Тут некоторое удивление вызывает последнее значение слова. Однако, оно разъясняется при прочтении путевых заметок известного одесского журналиста Ф.Кохрихта:
«Бодега – это трюм парусника, в котором когда-то, во времена славных испанских мореплавателей, каталонские купцы перевозили вино из порта в порт. Подволок, палуба и внутренняя сторона бортов, изготовленные из морёного дуба, представляли собой огромную бочку, в которой благородный напиток дозревал и доходил до кондиции».
К сожалению, в 70-е годы понятие «винарка-бадега» нивелировалось и выродилось в «точку», под которой понималось всякое распивочное заведение.
Термины «рюмочная», «забегаловка», «тошниловка», «рыгаловка» широкого хождения в Одессе не поимели ввиду их чисто москальско-кацапского происхождения.
Часть винарок представляла собой настоящие винные подвалы с «раньшенного времени». В них было прохладно и просторно, столики, как правило, не предусматривались. Были погребки явно более позднего периода, несколько заглубленные ниже уровня тротуара, иногда всего на несколько ступенек. Вдоль стен располагались узкие полочки – стойки для стаканов. Были просто небольшие помещения на первых этажах со столиками (стоячими и сидячими) и без оных. Были фирменные винные магазины и, наконец, явный новодел типа баров и кафе.
История винарок – предмет особого исследования. Как отмечают одесские краеведы, этот вид сервиса до 1913 года в Одессе расцветал и благоухал, количество питейных заведений всех видов исчислялось сотнями .
Но, после вольницы 1918-1928 г.г., в 30-е годы новые власти крепко почистили Одессу. В результате Одесса предвоенных годов стала ординарно-советским мещанским провинциальным городом. А винарки ещё в конце угара НЭПа прикрыли, как отрыжку проклятого прошлого.
Второе рождение винарок пришлось на годы румынской оккупации Одессы. При румынах питейные заведения возродились во всей своей красе. Свидетель и участник событий, Виктор Платонович Некрасов так описывает освобождение Одессы в апреле 1944 г.:
– «Одесса встретила нас духом забытого прошлого – бесчисленным количеством «бодег», иными словами, кабаков. И, скажем прямо, мы не так уж старательно их обходили». Разумеется, через некоторое время, в конце 40-х годов, советская власть это непотребство прикрыла.
Но после войны на Привозе и Новом рынке ещё долго торговали дешёвым сельским вином с подвод. Потом ликвидировали и продажу с подвод, но зато частично разрешили, в ограниченных объёмах, возродить винные подвальчики. Не каждый город в СССР удостаивался подобной привилегии. Я побывал в десятках городов, но свободных распивочных заведений типа одесских винарок нигде не видел. И одесситы с чувством превосходства демонстрировали эти заведения истомлённым жаждой гостям со всех концов необъятной шестой части земшара.
А в городе вновь воцарилась тишина, покой и уют южной приморской провинции. Вдоль тихих улиц цвели на клумбах цветы, дворники в фартуках чинно размахивали метлами, в бесчисленных будочках торговали зельтерской водой и всякой мелочёвкой, а базальтовые четырехугольные камни тротуаров и булыжники мостовых навевали думы о славном прошлом.
Итак, объектом нашего исследования являются одесские винарки. Не буду скрывать, что я не являюсь первопроходцем в этой области. Ещё в 2000 г. одесский журналист Ю.Овтин опубликовал очерк «Ода одесским винаркам» , получивший премию на конкурсе «Сетевой Дюк».
Недавно мой друг и коллега, коренной одессит с Молдаванки, Виктор Янчук обратился ко мне с просьбой уточнить маршруты и состав т.н. «Малого» и «Большого круга». Дело в том, что где-то на рубеже 50-60х годов, бывшие вначале бессистемными (в духе броуновского движения), хождения по винаркам стали обретать некую завершенную форму. Постепенно выкристаллизовались два основных маршрута обхода заведений, которые стали называть «Большим кругом» и «Малым кругом». Точнее, это были не совсем круги. Если нанести точки на карту города, то скорее получатся два вытянутых эллипса. Эта система обхода стала каноном. Впрочем, иногда (при переборе) оба маршрута начинали напоминать символ бесконечности – ленту Мёбиуса.
В письме к Виктору я изложил по памяти состав маршрутов и вскоре получил чудесный мемуар, мне посвященный и, к сожалению, пока неопубликованный . Вдохновленный другом, я решил и сам внести лепту в изучение вопроса.
Кстати, в молодости мы по наивности думали, что просто шатаемся по винаркам. Ан нет! В настоящее время наметился сугубо системный подход к теме и на наших глазах рождается новая научная дисциплина под названием «Алкогольная топография».
Первопроходцами выступили опять же таки одесситы, а именно Олег Губарь, опубликовавший труд под названием «Алкогольная топография Одессы»]. Упоминается в Инете уже и алкогольная топография других городов, например, Москвы и Екатеринбурга. Так что прошу считать этот мемуар сборником исходных данных для будущих исследователей и соискателей ученых степеней.
И ещё одно замечание. Нынешний русский новояз настолько засорён англицизмами и американизмами, что некоторые тексты просто невозможно читать без примечаний и перевода на нормальный русский язык. И наша тема не является исключением.
Оказывается, планомерный обход питейных заведений именуется «дринкдайвингом», а лицо, его реализующее – «дринкдайвером». И вот уже в Инете некий дринкдайвер Жора Фомин классифицирует виды этого самого дайвинга и даёт советы начинающим дайверам. Во дают! Так что мы были не просто юными шалопаями, обходившими винарки родного города, а юными дринкдайверами, осуществляющими дринкдайвинг в сугубо научных целях, а именно, в целях создания базы данных для будущих аспирантов по специальности: «Алкогольная топография».
И, в завершение преамбулы, немного о стилистике. Ниже часто будут употребляться слова из молодёжного студенческого жаргона 60-х годов и из алкогольного сленга советской эпохи. Любителей предмета отсылаю к специальным работам. Кроме того, поскольку речь идёт об Одессе, я просто вынужден коснуться вопроса о так называемом «одесском языке». Как правильно отметил М.Найдорф], этот квазидиалект есть одна из составляющих т.н. «одесского мифа».
Я большую часть жизни прожил в одесском дворике в двух шагах от Дерибасовской, но никогда не слышал, чтобы кто-то в реальной жизни говорил на подобном сленге. Ну, разве что старушку соседку называли «мадам Кушнир». Мои родители и родственники говорили на обыкновенном русском языке, часто употребляя украинизмы.
А в студенческой молодёжной среде бытовал свой сленг, что характерно для каждой эпохи и даёт повод для творчества юмористов – затейников. Ничего подобного я не слышал ни на Слободке, ни на Пересыпи, ни на Фонтане, ни в новых районах. И, разумеется, ничего подобного я не слышал в одесской проектной конторе, где проработал почти четверть века. В жизни я встретил всего трёх человек, которые так говорили.
Во-первых, это мой дед Абрам Мордкович, который просто плохо знал русский, поскольку его родным языком был «маме-лошн».
Во-вторых, это слесарь – сварщик моей лаборатории и верный соратник по командировкам Андрей Дементьевич Пручковский («Дементьич»), который вырос и жил в странном и огромном дворе в районе Среднефонтанской, состоявшим из сплошных развалюх, населенных настоящими отморозками-маргиналами. И, наконец, это уже упомянутый Виктор Федорович Янчук («Вичик») – коренной житель Молдаванки и знаток её обитателей, обычаев и фольклора.
Разумеется, я отлично знал этот одесский диалект, но употреблялся он только для анекдотов и хохм. В быту и на работе одесситы говорили и говорят на обыкновенном русско-советском языке, а колоритные элементы «одесского языка» использовали в исключительных случаях в качестве острой приправы.
Резюмирую. «Одесский язык» – это существовавший перед революцией 1917 г. и примерно до конца 20-х годов сленг, родившийся в идишной среде.
В 20-е годы он был дополнен блатным арго и на таком языке говорили отморозки и «жлоба молдаванская». Подлинный отец этого языка и его канонизатор – Бабель. Уже во время создания «Одесских рассказов» это была «уходящая натура». Но в 60-е годы одесские КВНовцы подхватили и развили эту традицию и она стала частью уже советского мифа о «вольном городе».
Я тысячу раз был на Привозе, но никогда ничего подобного не слышал. Не было там никаких «тетей Сонь». Литературный отец этого персонажа, остроумнейший и талантливейший Марьян Беленький, родился в Киеве и жил в Черновцах. Розенбаум в период написания цикла «одесских песен» никогда не был в Одессе.
Да и сам нынешний наиболее известный автор советской версии этого языка и мифа – М.М.Жванецкий покинул Одессу давным-давно.
Но, как я уже отмечал, «раз возникнув, миф начинает жить своей автономной жизнью и по своим законам». Так что, увидев в тексте «одессизмы», читатель должен помнить, что это – элемент мифа, литературная игра и не более. А любителей и поклонников этого квазиязыка отсылаю к специальным работам по данной тематике.
Но, прежде чем перейти к описанию маршрутов обхода винарок по «Малому» и «Большому» кругу, стоит вспомнить об одесских базарах.
Надо сказать, что в Одессе в советские времена госторговля продтоварами была поставлена совсем плохо, намного хуже, чем в некоторых промышленных центрах страны (не говоря уж о Молдавии и Прибалтике). Поэтому одесситы привыкли «жить с базара». Походы на базар для одесских хозяек являлись неким мистическим ритуалом, который строго соблюдался и именовался «делать базар». Моя мать признавала только Новый рынок и мне нравилось сопровождать её.
Обычно к нам присоединялся и дед Григорий. Через парадную, провонявшуюся куревом и мочой, мы выходили на ул.Толстого (Гулевую).Справа от парадной располагался знаменитый магазин «Куяльник».У него имелись две выступающие на улицу стойки – одна для заправки сифонов, другая для газировки с сиропом и соков. Особенно хорош был круто посоленный томатный сок. А газировка с двойным сиропом «Крюшон»? Настоящий кайф! Внутри магазина продавали минводы и «шипучку» – распивочно и на вынос. Потом «Куяльник» стал пивнушкой, а впоследствии его переименовали в «Мороженое». Название же «Куяльник» присвоили магазину на Дерибасовской.
С ул.Толстого сворачивали налево на ул.Коблевскую (Подбельского). Здесь на углу, напротив машбюро, располагалось популярное кафе «Млынчики » (Блинчики), в котором любили перекусить студенты. Блинчики в нем были вкусные, с разными начинками, и очень дешёвые. Но, после провала антиалкогольной компании, его переделали в мерзкую распивочную, где разливали пиво и водку. В самом кафе стало тесно и столики выставляли на улицу. Отпускали товар разговорчивые и вечно полупьяные девчата, которые безбожно недоливали и разбавляли продукт.
По левой стороне улицы, за машбюро, впоследствии располагалось в подвале солидное кафе «Данко», где подавали мороженое, кофе и пирожные, а отдельно – продавали готовые свежие торты. Дальше путь пролегал по Коблевской прямо к центральному входу в Новый базар. Справа находилось здание Одесского цирка – обветшавшее и унылое строение. Центральные ворота рынка почему-то всегда были закрыты и народ просачивался через два узеньких входа, между которыми плескалась огромная непросыхающая лужа.
Когда-то перед воротами вечно шатались цыганки, которые в зависимости от исторической конъюнктуры истошно вопили :
– «Перец, перец, чёрный горький перец» или «жувачки, жувачки».
В постперестроечные времена цыганок сменили одесские пенсионерки, торговавшие полиэтиленовыми кульками. Справа располагался мясной корпус, а слева-молочный и рыбный. Корпуса рынка были величественны и смахивали на готические соборы. Внутри корпусов поражали оригинальные несущие клёпанные металлоконструкции.
На заре перестройки в 1986 г. рыбный и молочный корпуса сгорели, что было расценено суеверными обывателями, как нехорошее предзнаменование. Вплоть до конца века корпуса стояли в полуразрушенном состоянии, а молочные продукты, в нарушение правил кашрута, стали продавать в мясном корпусе.
Мать совершала обход рынка по раз и навсегда устоявшемуся маршруту, а мы с дедом созерцали базарную толкучку и несли сумки и авоськи с провизией. На Новом базаре обстановка была спокойная, патриархальная, даже домашняя. Здесь торговали настоящие крестьяне со степных сел Коминтерновского, Беляевского и других районов.
Единственной мафией на Новом испокон веков являлась цыганская картофельная, которая в те годы не была ещё столь вызывающе нахальна и безнаказанна. Картошку привозили в основном с севера Украины (Винницкая и др. области). Особенно ценилась красная продолговатая и отпускали её на ведра малого размера. После посещения картофельного ряда мама оставляла нас с дедом, уже нагруженных, возле какого-нибудь ларька и продолжала обход.
Вдоль забора рынка со стороны ул. Конной (Артёма) стояли в ряд молдавские каруцы с дубовыми бочками, наполненными домашним молдавским вином. Коней выпрягали и они степенно жевали сено-солому, косясь на городской люд своими удивительными чувственными глазами. Сивоусые молдаване в барашковых шапках и смушковых кожушках наливали вино в огромные литровые алюминиевые кружки, прикреплённые к каруцам цепочками. В.Ф.Янчук пишет, что именно это темнокрасное дешёвое бессарабское вино называли «чернилами» и после него действительно становился синим язык. Вино наливали в поллитровые банки, откуда и пошло выражение «дать по банке». Если клиент выражал желание «попробовать», то в кружку наливалось немного вина и выпивалось без всякой гарантии дальнейшей процедуры. Денег «за попробовать» не брали. Мы с дедом степенно проходили вдоль ряда телег и пробовали вино у всех хозяев. Потом дед направлялся к выбранному хозяину и опорожнял полную кружку, оставляя мне на донышке. Вино было очень кислым, и его вяжущий вкус долго оставался во рту. Когда мама приходила, мы уже находились в приподнятом настроении и бодро вышагивали за ней с поклажей. Возвращались домой всегда по ул.Нежинской (Франца Меринга), параллельной Коблевской.
Впоследствии молдаване исчезли, а вдоль забора со стороны Конной понастроили всякие магазинчики. Зато со стороны ул. Торговой (Красной Гвардии) открылись винарки, число которых колебалось в разные периоды от двух до четырёх. Наиболее известной была винарка «на лесенках» почти на углу Садовой (рядом с аптекой). Кроме того, в маленьких лавочках, пристроенных к молочному и мясному корпусу, также разливали «сухарь» и «крепляк».
Далее по направлению к Водному институту (ОИИМФ) на Торговой угол ул.Новосельского (Островидова) располагался винный магазин с довольно широким ассортиментом, включая бутилированные вина на разлив. Впоследствии там стали разливать водку и коньяк. Помещение было просторное, со столиками всех типов.
Как вспоминает Лёша Вайсфельд, тогдашний студент ОИИМФ, эту точку называли «кафедрой гидравлики». Заведовал ею Василий Романов, отец Димы Романова, замечательного одесского журналиста-сатирика, одного из создателей знаменитой «Антилопы_Гну», впоследствии собкора газеты «Труд» в Одессе. Когда студенты приходили к Василию с обходным листом, он на полном серьёзе подписывал его, а затем заводил студента в свою каптёрку и поил до упаду лучшими винами.
Уже в 90-е годы на другой стороне Конной вдруг нарисовался подвал с массивной дверью, на которой были приварены грозди винограда, выполненные из стали. Проходя мимо с моим другом Саней Каберником, я изъявил желание посетить новую точку. Однако Саня предостерёг меня:
– «Не вздумай заходить в этот подвальчик, там собирается мафия и чужих не любят».
Через некоторое время мне пришлось снова пройти мимо этого заведения и я с удивлением увидел Саню, выходящего из этого подвала. Он смутился и начал плести всякие «мансы». А за два месяца до моего отъезда в Израиль, запутавшись в махинациях, он повесился на трубе отопления у себя в коммуне на Дерибасовской, 5, где до сих пор снимается дурацкое «Джентльмен-шоу».
Пресловутый «Привоз» ни мать, ни я не любили. Кроме безумного скопления народа, вони и грязи, ничего хорошего вспомнить о нем не могу. Его незаслуженную славу можно объяснить только влиянием одесского мифа и особой энергетикой слов «Одесса» и «Привоз». Торговали на нем приезжие издалека, сильно чувствовалось влияние криминала и «лиц кавказской национальности».
В черте самого Привоза винарок не было, была лишь, как и на Новом рынке, грязноватая и тесная пивнушка. Со стороны рыбных рядов когда-то была колхозная винарка с ассортиментом хороших
вин. А между забором Привоза , ул.Привозной и Пантелеймоновской (Новорыбной или она же Чижикова) улицей располагались ветхие мрачные строения, в которые заходить даже днём было страшно.
Это было подлинное «чрево Одессы».
Среди трущоб на углу Преображенской и Новорыбной стоял довольно вместительный барак неопределённого цвета. Это и была настоящая «Привозная» винарка. Внутри темно, шумно и накурено. Тут ошивались всякие темные личности, шпана привозная. Вино было противное и сильно разбавленное. Много толклось спившихся баб, которых называли «синюхами». В общем, ниже этого заведения падать было некуда. Многие брезговали туда заходить ввиду полной антисанитарии, боясь подхватить бытовой сифилис (о СПИДе тогда ещё слыхом не слыхивали).
В 80-е годы весь этот гадюшник снесли , освободившуюся площадь заасфальтировали и сделали стоянку автомобилей и автостанцию для пригородных автобусов.
К Привозу примыкал Старосенной садик, где на углу ул.Водопроводной в подвале находилась солидная пролетарская винарка, обслуживавшая рабочих завокзальной промзоны и Сахалинчика.
Именно в ней в 1959 г. я обмывал свою первую зарплату ученика слесаря, которая составляла
450 руб. (неденоминированных или «старых»). Руководил процедурой мой наставник, ударник соцтруда Георгий Васильевич («дядя Жора»). «Первую зарплату раздели на две части» – поучал он меня – «одну пропей с корешами, а вторую отдай родителям». Обмывание прошло успешно, а со следующей зарплаты я купил на Привозе настоящий книжный шкаф – моё первое в жизни приобретение.
Однажды, уже будучи студентом первого курса, в один из декабрьских дней 1960 г. я зашел по старой памяти в этот подвал выпить «стакан вино». В процессе распития ввалился с улицы парень, блатного типа работяга, и завопил:
– «Хлопцы! На Степовой заваруха. Молдаванские ментов бьют. Айда на подмогу!»
Движимые любопытством и неким стадным чувством, посетители винарки (и я в их числе) двинулись по Новощепному ряду (Эстонской ул.) вдоль Привоза.
У входа в парк Ильича толпа была остановлена. Дорогу на Запорожскую и далее на Степовую преградили цепи курсантов школы милиции и военных училищ. Где-то вдалеке раздался гул моторов и лязг гусениц – по улицам Молдаванки шла боевая техника. Толпа напирала, бурлила и волновалась. «Расходитесь, расходитесь», – орали менты, размахивая дубинками. Постепенно толпа рассосалась. Несколько дней город гудел, слухи носились один другого фантастичнее. Потом всё стихло, но мифы и легенды о событиях на Степовой долго хранились в памяти народной.
Сам одесский ж/д вокзал и здание управления железной дороги нависали над окрестными сквериками двумя серыми громадами. На вокзале открытых питейных заведений не было, зато был привокзальный огромный ресторан в сталинском стиле, где можно было недорого перекусить и выпить.
В 90-е годы привокзальные скверики заполонили киоски всех мастей, торговавшие круглосуточно в режиме «нон-стоп». В двух из них работали стояльцами – «реализаторами» мои бывшие сотрудники-химики, к которым я часто заходил в последний год жизни в Одессе. Именно у них я впервые увидел изыск нового времени – дряную водку, запечатанную в пластмассовый стаканчик. От своих доходов девочки наливали мне стакан кофе, подавали пару сосисок и такой стаканчик. Круглый скверик перед вокзалом полностью оккупировали белые пластмассовые столики и стулья, и в кафе круглосуточно крутили песню Гарика Кричевского, вполне соответствующую моему отъездному настроению:
- На Привокзальную
- сегодня я пойду.
- Куплю бутылку водки,
- Чтоб накатить по сотке
- С дружком прощальную
На Староконном рынке я не припомню питейных заведений в черте базара. Зато там был овощной павильон, где наша лаборатория отоваривалась многие годы «Лидочкой и Бэллочкой» («Лидией» и «Изабеллой»). А напротив ворот на ступеньках отпускали пиво и в этом месте было вечно мокро и воняло кислятиной. Далее находилась пельменная, в которой отродясь не было пельменей, т.к. основным доходом персонала давно стала сдача тары от распиваемых в душном помещении вина и водки.
На отрезке от ул.Косвенной (Вегера) до автовокзала было целых три пивных будки.
А на автовокзале в первые годы после его открытия на втором этаже находился один из самых современных баров, который некоторое время соперничал даже с «Оксамытом».
Чуть в сторонке, ближе к ул. Разумовской (Орджоникидзе), молдаванский люд приветливо встречало кафе «Соняшник», где в одной части можно было неплохо перекусить, а во второй – выпить бутылочного вина и водочки на разлив.
И наконец, на новом морвокзале на втором этаже было два бара. В одном из них разливали высокосортные сухие бутылочные вина. А во внутреннем баре к вечеру собиралась молодёжь, заказывали коктейли, кофе, мороженое. Здесь было весело, из расположенного внизу ресторана доносилась музыка и желающие танцевали на пятачке перед стойкой, очень стильно оформленной. А гостей, приезжавших со всех концов страны, принято было водить в ресторан, расположенный на крыше морвокзала. Сейчас всё это подверглось коренной перестройке и о самом новом морвокзале я могу судить только по фотографиям.
Винарки базаров в состав «Малого» и «Большого» круга входили, как некоторая автономная часть. Но со временем их число сократилось. Обе винарки на Привозе ликвидировали давно, потом перестали разливать вино и исчезли винарки возле Нового рынка со стороны ул. Торговой и лишь «кафедра гидравлики» дожила до эпохи перестройки.
Макс Фарберович
- Я знаю, трудная отрада,
- Не легкомысленный покой –
- Густые грозди винограда
- Давить упорною рукой.
- Вино молчит. А годы лягут
- В угрюмом погребе, как дым,
- Пока сироп горячих ягод
- Не вспыхнет жаром золотым.
- Виноторговцы – те болтливы,
- От них кружится голова.
- А я, писатель терпеливый
- Храню, как музыку, слова.
- Я научился их звучанье
- Хранить в подвале и беречь…
- Чем продолжительней молчанье
- Тем удивительнее речь!
- ******************
- Н.Ушаков
Свежие страницы из раздела:
- Чисто одесская свадьба – какая она?
- Одесса, декабрь 1960 г. Восстание на Молдаванке
- "Молдаванка" - район Одессы ("больше Одесса, чем сама Одесса")
Предыдущие страницы из раздела:
