Одесские типажи в фильме Сергея Эйзенштейна - «Броненосец «Потемкин»
СТО — ВОСЕМЬДЕСЯТ — СТО
ЭТО ТРИ ДАТЫ. Даты круглые, как футбольный мяч, так много значивший в жизни Ивана Воробьева.
Первая дата — столетие революции 1905 года.
Вторая — 80-летие создания кинофильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин», который назвали фильмом всех времен и народов.
Третья — столетие со дня рождения Вани Воробьева, Ивана Адриановича, дяди Вани — безногого чистильщика обуви.
Если первые две даты кажутся связанными самым естественным образом, то третья в этой связке вызывает вопрос. И тем не менее…
Обратимся к книге Георгия Островского «Одесса море кино». Ей можно верить, потому что это «Страницы истории далекой и близкой». Раскроем книгу на стр. 84: «В «Потемкине» для Эйзенштейна был важен не актер, а «типаж», то есть человек, обладающий подходящими внешними данными. В фильме снимались и ассистенты Г.Александров, М.Гоморов, А.Антонов, А.Левшин, и безногий чистильщик обуви двадцатилетний Иван Воробьев, который всегда (и в послевоенные годы тоже) сидел со своим ящиком на углу улиц Советской Армии и Карла Либкнехта и которого до сих пор многие помнят как дядю Ваню…».
Старшее поколение не может не помнить фильм Эйзенштейна, особенно сцену расстрела мирных жителей на Потемкинской лестнице. Эта сцена не раз цитировалась в других фильмах и телепередачах. Вот как эту сцену описывает киноэнциклопедический словарь: «Мерные, неотвратимые шаги солдат-карателей по лестнице, расстрелянный ребенок, детская коляска, скатывающаяся по ступенькам среди бегущих, кричащих, умирающих людей, лицо женщины, рассеченное казацкой нагайкой, залп по штабу карателей…».
Дополним цитату: и безногий молодой инвалид, стремительно сползающий вниз, перебирая ступеньки руками и отталкиваясь одной культей, и вдруг совершающий практически акробатический трюк — прыжок с высокого бокового парапета на руки.
Ване Воробьеву было всего двадцать, когда 27-летний Сергей Эйзенштейн, совершающий свою революцию в кино, пригласил его участвовать в съемках фильма.
К этому времени Эйзенштейн уже обнародовал свой творческий манифест «Монтаж аттракционов», в котором молодой режиссер противопоставлял традиционной драматургии соединение (монтаж) ударных воздействий, которые он именовал аттракционами, включающих приемы цирка, эстрады, плаката, публицистики. В сочетании с величавой композицией фильма, с его метафорами (гигантская волна, обрушившаяся на берег) эпизод на Потемкинской лестнице знаменовал то новое, что принес в кино Сергей Эйзенштейн.
И в это новое была заложена еще одна мысль великого реформатора. Создавая свое кино, Эйзенштейн старался уйти от голливудских фильмов, ставившихся на звезд. Он стремился к тому, чтобы в его картинах был коллективный герой — народ. Поэтому огромное значение Эйзенштейн придавал массовым сценам. Из них невозможно без ущерба для фильма убрать даже одного из персонажей. В том числе и Ваню Воробьева с его «цирковым» номером.
Позволю небольшое отступление личного характера. В последний год моей учебы на физмате университета директором физинститута (он существовал при университете как НИИ) вместо всеми уважаемого профессора Кириллова, ученого с мировым именем, был назначен профессор Глауберман. О нем говорили как о талантливом физике, но нас он заинтересовал совсем иным. Сразу же прошел слух, что он и был тем самым ребенком, который скатывался в коляске с Потемкинской лестницы в фильме Эйзенштейна. Нас очень интересовал вопрос, случайно ли уважаемый профессор в младенчестве оказался связан с кинопроцессом (трудно было поверить, что мать в здравом уме допустила бы такое рискованное мероприятие)? Ну, скажем, кто-то нечаянно толкнул коляску, и она покатилась по лестнице, а Эйзенштейн просто воспользовался ситуацией. Или же из коляски был предварительно вынут ребенок, и она катилась дальше уже пустая… Версий было много. Словом, Глауберман нас заинтересовал как персонаж, связанный с легендарным фильмом.
Но нам и в голову не приходило, что мы все не раз сталкивались с другим не менее интересным персонажем этого фильма в лице, как нам казалось, обыкновенного инвалида — чистильщика обуви.
Кстати, не кажется ли вам, что есть нечто парадоксальное в том, что человек, который никогда не носил обувь (во всяком случае, с тех пор как потерял ноги), наводил глянец на чужие сапоги и туфли? Но по молодости мы об этом не задумывались. Собственно, я знала дядю Ваню еще со школьных лет, с тех пор как меня одну (или с подружками) начали отпускать в кино.
Жила я в 5—10 минутах ходьбы от кинотеатра им. Горького, что был как раз на углу улиц Советской Армии и Карла Либкнехта, то есть Преображенской и Греческой (там, где сейчас «Жарю-парю»). Кинотеатр Уточкина был подальше и от дома, и от школы (моя школа размещалась в те годы в одном здании с нынешней школой №121, там же ютилась школа Столярского). Кроме того, там работали массовики-затейники, а петь с ними каждый раз «Варяга» не очень-то хотелось. Поэтому мы бегали в кино Горького. Вот на том же углу, где был вход в кинотеатр, сидел и дядя Ваня. Мы все так к нему привыкли, что не представляли этого уголка Одессы без него.
Возле дяди Вани всегда толпился народ, о чем-то горячо споря. Но когда он бывал один, вернее, один на один с клиентом, мы как завороженные смотрели, как мелькают в его руках щетки, а старые порыжелые туфли клиента превращаются в новенькие шикарные башмаки. Дядя Ваня поглядывал на нас и улыбался, очевидно, догадываясь, что и нам хотелось бы вдруг увидеть на своих тощих девчоночьих ногах блестящие туфельки. Но во-первых, не было денег, во-вторых, казалось стыдным сидеть этакой барыней, чтобы тебе чистил обувь инвалид (мы тогда, не зная о трагическом детстве дяди Вани, думали, что он инвалид войны). А в-третьих, о какой чистке могла идти речь, если летом мы в основном ходили в матерчатых «балетках», осенью — в резиновых ботиках, а зимой — в валенках?
Уже совсем барышней, во всяком случае, мне послышалось, что именно так назвал меня дядя Ваня (у него был дефект речи — он глотал слова), я один раз начистила у него надетые по поводу свидания мамины туфли.
О, что дядя Ваня снимался в «Броненосце «Потемкине», мне и моим друзьям и в голову не приходило. Единственное, что мы,
став чуть старше, уловили, что кресло дяди Вани — это центр притяжения футбольных болельщиков. Недаром в начале этой статьи я упомянула о том, что футбольный мяч играл большую роль в жизни Ивана Воробьева.
В книге «Черноморцы» Б.Галинского (1969 г.) есть глава, где автор пишет о болельщиках этой команды. И прежде чем назвать легендарного Исаака Гроссмана, он упоминает Ваню Воробьева: «Из болельщиков мне запомнился Ваня Воробьев, безногий чистильщик обуви. Он был завсегдатаем футбольных встреч. Ваня-чистильщик был лично знаком с великим режиссером Эйзенштейном. Это он запечатлел Ваню падающим вниз по знаменитой одесской лестнице в выдающемся фильме «Броненосец «Потемкин».
Воробьев был долгие годы почитателем команды «Местран». Когда она побеждала, Ваня-чистильщик на рысаках появлялся в самых людных местах города. Ныне Ваня Воробьев влюблен в потомков «Местрана» — черноморцев. Как и прежде, он радуется победам любимой команды, но отмечает их более скромно — лихачей найти сейчас трудновато».
Позволю себе еще одну цитату. Журнал «Юность», 1969 г., очерк «Бейт Эдуарда Багрицкого»: «Ни седовласые болельщики, в годы своей молодости стоявшие у колыбели одесского футбола, ни авторитеты из местной федерации — никто не может рассказать вам, кто организовал «Клуб под платанами» в сквере им. Советской Армии (Соборная площадь. — Е.К.). Поговаривают, правда, что начало клубу положил популярный в Одессе безногий инвалид Ваня-чистильщик. Молодым Ваня снимался в эйзенштейновском «Броненосце «Потемкине», очертя голову скатывался вниз по знаменитой лестнице. И теперь еще Ивана Андреевича можно видеть над его ящиком у кинотеатра им. Горького».
С учетом дислокации «Клуба под платанами» и теми возбужденно жестикулировавшими мужиками, что окружали Ваню-чистильщика в годы моего детства, думается, что автор «Бейтов Эдуарда Багрицкого» прав: клуб — детище дяди Вани.
Я не помню, сколько еще лет просидел Иван Адрианович (Адрианович — это верно, так записано и в метрике Вани Воробьева) у кинотеатра Горького со своим ящиком. Я переехала на Черемушки в середине 60-х годов, а 31 марта 1974 года Иван Адрианович ушел из жизни. Ушел, оставив преданную жену и трех детей — двух дочерей и сына.
И теперь рядом со мной сидит его дочь Галина Ивановна Воробьева-Волковинская и рассказывает об отце. Память о нем она не только бережно хранит в своей душе, но и старается увековечить в своих стихах, воспоминаниях и скульптуре — Иван Воробьев сидит на своей тележке, водруженной на пьедестал, и поднятой рукой приветствует любимую команду. А у изножья пьедестала — футбольный мяч и подставка с башмаком.
Галина Ивановна рассказала мне о трагическом детстве отца. Собственно, до семи лет оно не было трагическим. Родился Ваня 17 июля 1905 г. на окраине Николаева в довольно зажиточной семье. Дом стоял напротив яхт-клуба, владельцем которого был его дядя. В 1912 году на дом напали грабители (по одной из версий — казаки). Родителей Вани зарубили, сестру утопили в колодце, мальчика сбросили с обрыва. Дело было зимой. Ваня пролежал под обрывом с поломанными ногами всю ночь. В результате сломанные обмороженные ноги пришлось ампутировать — одну по бедро, вторую почти до колена.
Ваню вырастил дядя. Молодым парнем в 20-е годы Ваня попал в Одессу. Здесь его выучил чистить обувь брат его будущей жены Михаил. Жил он тогда в подвале, туда же пришла к нему и молодая жена.
Детство и юность девушки тоже оставили ей свои страшные рубцы, и телесные, и душевные. А брак оказался счастливым. Никаких ссор, никаких бранных, тем более нецензурных слов Галина в доме никогда не слышала. Мать была женщиной строгой. Во всяком случае, толпившиеся возле Ивана болельщики спешили ретироваться, когда возле кресла чистильщика появлялась супруга (да и то правда — они не давали подойти клиентам). А супруга появлялась часто. Во-первых, она была желанным гостем в кинотеатре им. Горького (впрочем, и в других кинотеатрах, а также театрах), кроме того, последние годы семья жила там же, на Преображенской, 42, где благодаря хлопотам Галины Ивановны теперь установлена мемориальная табличка с именем Ивана Адриановича Воробьева, а вскоре, Бог даст, появится и его фотография, и кадр из «Броненосца «Потемкина».
Так что болельщики переходили под платаны Соборки, а Ваня брался за щетки. Но если в какой-то из дней шли футбольные баталии, Иван откладывал щетки, и его подбирал трамвай, притормозив на повороте (все водители знали Ивана). И тогда Ваня-чистильщик становился Ваней-болельщиком и уезжал на стадион.
В детских воспоминаниях Галины Ивановны остались мирные вечера с гостями за игрой в лото, обыск румынской сигуранцы (искали евреев, даже заглядывали в сундуки), пронзительный и радостный крик матери в День Победы, мамино пение — у нее было замечательное меццо, и, конечно, добрый и веселый отец — безногий чистильщик обуви. Который вошел в историю кино и одесского футбола, о котором писали в книгах и журналах, которого, пока живы старые болельщики «Черноморца», да и просто старшее поколение одесситов, будут вспоминать как еще одного колоритного персонажа, без которого Одесса не была бы Одессой.
Елена КОЛТУНОВА.
Свежие страницы из раздела:
Предыдущие страницы из раздела:
