Тарутинские бессарабские немцы
«По соглашению между СССР и Германией от 5.09.40 г. около 80 тыс. этнических немцев из причерноморских районов Бессарабии переселены в рейх».
(Краткая энциклопедия второй мировой войны, Херршинг, 1977 г.)
По Чехову, русский человек не может без того, чтобы не сунуть в рот что-нибудь «этакое необыкновенное» или же не поглазеть, разинув рот, на какую-нибудь заграничную диковинку. Так случилось и со мной прошлым летом в Германии. В Вуппертале мне жутко захотелось прокатиться на знаменитой «швебебан» (подвесной дороге). Паришь себе целых 13 с лишком километров в бесшумном опрятном вагончике, пропахшем кофе и духами, над долиной Вуппера и, слегка покачиваясь, балдеешь от великолепия лесистых крутолобых холмов Вестфалии. Опьяненный впечатлениями, спотыкаюсь на выходе о какой-то выступ, и подошва на правой туфле еще сравнительно новой пары обнажает носок не первой свежести. Приходится срочно секвестировать дальнейшую программу дня и возвращаться в гостиницу за сменной обувью.
По дороге к постоялому двору в Швельме замечаем на пригорке одинокий дом с вывеской сапожной мастерской. Но хозяин мастерской и ее единственный работник поначалу не вызывают у нас доверия по причине его более чем преклонного возраста. Не вводят в заблуждение даже такие современные «прибамбасы», как трубка сотового телефона в нагрудном кармане его темного халата и образцовый порядок на рабочем месте старого шумахера (сапожника). Его натужные движения, свидетельствующие о серьезном нарушении координации, мириады полопавшихся сосудов на щеках лучше всяких документов говорят о том, что сапожник наш — как минимум, ровесник подвесной дороги, где несчастный случай с моей подметкой был, наверняка, первым и, пожалуй, единственным происшествием за ее вековую историю. Ошиблись мы ненамного. Мастеру шел 96-й год. Сначала даже одолевали сомнения, в состоянии ли он вообще что-нибудь починить.
Свои опасения начинаем в присутствии сапожника обсуждать между собой по-русски. И вдруг хозяин мастерской, немного подумав, выдает нам реплику на нашем родном языке без малейшего акцента. На наших лицах выражение «задумчивой гири». Строим догадки: был в русском плену, восстанавливал после войны наши города и всякое прочее. И не угадали.
* Йоганн Федеренко, - так зовут нашего собеседника, родился и вырос в Тарутино, в Бессарабии, и там же прожил почти треть своей долгой жизни. Осенью 1940 года, когда в Бессарабию пришли Советы, он вместе с сестрой Лолой и малолетними детьми решил уехать «хайм инс райх», домой в тогда уже гитлеровскую Германию. Семья их раскололась, не все поддержали эмигрантские настроения: мать, три его брата и две сестры не захотели срываться в неизвестность с насиженных и привычных мест, чтобы в родной по крови и духу, но в чужой по нравам и обычаям стране разделить участь второсортных «трофейных немцев». Йоганн и Лола уехали. Вместе они наплодили фюреру и фатерлянду 14 душ детей. Оставшиеся в Бессара-бии потом горько раскаивались в своем патриотизме и пережили столько, что и на сотню человеческих жизней хватит.
Поговаривают, будто бессарабские, как и прибалтийские, немцы,переселив-шиеся перед самой войной в Германию, вскоре составили костяк «пятой колонны» и диверсионных отрядов германского вермахта и способствовали стремительному продвижению немецких войск на первоначальном этапе войны. Есть тому и архивные документальное доказательства. Прекрасно ориентируясь на знакомой для них местности, зная язык, местные нравы и обычаи, они, естественно, были незаменимым подспорьем для оккупантов при совершении диверсионных вылазок в тылы с целью разрушения коммуникаций, линий связи, организации саботажа при вывозе материальных средств и их уничтожении, при захвате мостов через водные преграды; они же сеяли панику среди местного населения.
Но война — это хаос, в том числе и в сознании людей, когда стремление уцелеть, выжить вынуждает многих поступиться моральными принципами. Лишь немногие могут позволить себе такую роскошь, как выжженные звезды на груди. Тем более нельзя обвинять в коллаборационизме бессарабских немцев, которым перед самой войной пришлось к тому же своими поступками доказывать лояльность по отношению к приютившей их полузабытой родине...
Йоганн оказался на редкость гостеприимным человеком и тут же повел нас к себе в гости на тихую Акациенштрассе. По дороге мы узнали, что в сапожной мастерской он уже трудится полвека. Он — самый старый работающий в Германии. За такие «заслуги» власти с него даже налоги не берут, хотя и ограничивают его рабочий день четырьмя часами. От мастерской до дома — 20 минут хода умеренным шагом. На работу — в горку, домой — вниз с горы. Йоганн преодолевает этот путь исключительно «пехом», в любую погоду. Когда мы уезжали, шел моросящий нудный дождь. На подъеме мы обогнали щуплую фигурку в накидке с капюшоном, на манер той, что обычно носят пастухи. Это Йоганн топал на работу. На наше предложение подвезти ответил отказом. Люди в округе каждое утро в будни могут проверять по Йоганну часы: ровно в 10 он отпирает дверь своей мастерской. Если однажды дверь останется запертой — значит, мастер умер... А умирать он пока не собирается. Даже к врачам не обращается. Его самый младший брат Марк, оставшийся в Тарутино, давно уже отправился в мир иной не от сладкой жизни.
В двухэтажном особняке Йоганн живет вместе с семьей старшего сына Герхарда: жена-австриячка Вальтрауд, взрослые дочь и сын. Герхарду было три года, когда в 1940-м он вместе с родителями уехал из Бессарабии. По профессии он железнодорожник, много лет водил по германским просторам пассажирские поезда, освоил все виды тяги. В нише под лестницей у самого входа трафарет наподобие тех, что цепляют на пассажирские вагоны.
Надпись: «Станция отправления — Тарутино, станция прибытия — Швельм». Подарили коллеги-машинисты перед уходом на пенсию. В отличие от отца, Герхард почти не говорит по-русски. Но живо интересуется всеми событиями, что происходят сегодня на его далекой незабываемой родине. В отдельной папочке — многочисленные вырезки из солидных германских газет про хорошие и плохие новости в Украине. Про то, например, как в 1992 году Л. Кравчук, собираясь с визитом в Германию, пытался объегорить канцлера Г. Коля, пообещав публично переселить из Казахстана и Средней Азии сотни тысяч этнических немцев на «лучшие земли в Украине». Немцы, клюнувшие на это, познали цену президентским обещаниям. Все они сегодня твердят одно: «Лучше бы мы на месте сидели!» Не клюнул только канцлер Коль, на наивность которого рассчитывалось это пустое прожектерство. Он пообещал дать мешок дойчмарок лишь после того, как переселенцев обустроят в Украине. Но для этого денег не было. Вышло по пословице: «Болтать — не мешки таскать!»
Герхард демонстрирует мне подробный план Тарутино, точности и культуре оформления которого мог бы позавидовать солидный генштаб. Четко и аккуратно вычерчены все улицы, перед домами воссозданы фамилии бывших немецких владельцев, в цвете — объекты инфраструктуры, жизнеобеспечения и места общего пользования.
— Зачем это? — спрашиваю у Герхарда.
— Так, на всякий случай... для истории пригодится, — следует уклончивый ответ.
В Тирасполе живет его племянник. Он уже который год безуспешно доказывает немецким властям свою принадлежность к этническим немцам, чтобы выехать в Германию на ПМЖ. Но немецкие бюрократы непреклонны, хотя логика подсказывает немецкие корни соискателя на место за сытым германским столом: Йоганн Федеренко и родной дед племянника Василий — родные братья. Но не хватает какой-то бумажки. Пытаюсь доказать Герхарду преимущество их административной системы, неподкупной и бескорыстной, где отсутствует «телефонное право» и чиновникам не дано превращать законы в удобное дышло. Мой собеседник смеется над наивностью чужака. По его словам, немцы только «на вынос» кажутся такими правильными и порядочными, все нынешние наши пакости к нам от них перекочевали...
* В родном Тарутино за прошедшие 60 лет Герхард был лишь однажды, семь лет назад. Больше не тянет. Устал носить воду ведрами для умывания и гигиенических потребностей в аккерманском отеле. Да и не думал, что все так убого нынче в бессарабском крае.
— Сидим как-то с директором гостиницы, — рассказывает Герхард, — в Аккермане это было. Я ему про их «ненавязчивый сервис» пытаюсь толковать, а он все ноет, что денег нет. Откуда же они появятся? Вы хоть чуточку вложите, мы увидим, что вы что-то делаете, шевелитесь, — тогда и подсобим деньгами, материалами... Неисправимый народ. Одним днем живут. Приятель ездил недавно, рассказывал: как было, так все и осталось...
Хотя есть примеры и положительного свойства. Один «бессарабец» после посещения тарутинской средней школы, в которой когда-то учился его дед, прислал школе полный комплект новеньких окон. Теперь школа — как новая копеечка.
Бессарабские немцы, по признанию Герхарда, — самая активная и самая организованная диаспора среди немецких землячеств. В отличие от миллионов немцев, изгнанных либо перемещенных с территории бывших восточных окраин Третьего рейха, бессарабские немцы добровольно покинули свою родину и зла на ее нынешних обитателей в душе не таят. Расползлись теперь их потомки по белу свету, некоторых судьба занесла в далекую Австралию, но память о родине предков жива в их сердцах. Она их манит, влечет в степные просторы Бессарабии, на пустынный песчаный берег теплого моря, где родились, выросли, жили и трудились, а теперь покоятся в земле многие поколения их единоверцев.
В Меглингене под Штутгартом находится главная «контора» общества бессарабских немцев. Председатель — Эдвин Кельм. По телефону он показался мне не очень приветливым человеком. Не в восторге от него и сами «бессарабцы». Но это их внутреннее дело, как-нибудь без нас разберутся. Герхард показал мне циркулярное письмо, которое Кельм рассылает членам своего общества в конце каждого года, завлекая их в путешествие по Бессарабии в наступающем году. Для рекламы Кельм приписывает себе организацию подобных свободных экскурсий по Бессарабии уже на протяжении последних 32 лет. Хотя с учетом тотальной закрытости бывшей причерноморской полосы в советские времена в подобное верится с трудом.
За 1600 дойчмарок (за такие деньги можно семьей отдохнуть на Лазурном берегу или, на худой конец, в Анталии) бессарабским немцам и их потомкам предлагается недельная экскурсия на их бывшую родину. Сюда входит перелет до Одессы из одного из восьми аэропортов Германии, Австрии и Швейцарии, переезд автобусом до «гнезда» в Аккермане, где в день отъезда и в день приезда гостям предлагают торжественный ужин с выступлением местных артистов «фольклорного жанра». Разумеется, возвращение домой — тем же воздушным путем. Заезды только в летние месяцы — с мая по сентябрь. И то верно.
Кому хоть раз довелось побывать на Тарутинском полигоне, тому хорошо известны тамошние «достопримечательности». Вместо дорог — сплошные направления. Рулевым колесом в машине можно не пользоваться, никуда из глубокой колеи она не выпрыгнет. Аборигены в Бородино, Березино, Арцизе и других бывших поселениях немецких колонистов с первыми осенними дождями облачаются в резиновые сапоги и носят их, не снимая, до мая. Иначе в непролазной грязи утонешь. Танк и лошадь — единственные средства передвижения в осенне-зимний период в тех краях. Летом сзади машины знатная пыль следом на километр клубится.
Что же предлагают немцам в их родной Бессарабии?
Выезд к морю на Бугаз (за отдельную плату могут отвезти и в места покруче), дегустация вин в Шабо, поездки в села, где жили предки каждого, при желании можно даже заночевать в том доме, где жили некогда их отцы и деды, матери и бабушки. Немцы-экскурсанты потихоньку создают и собственную туристскую инфраструктуру. В степи под Саратой они построили церковь, в другой деревне создали музей крестьянского быта немецких колонистов в Бессарабии. Предлагаются также поездки в Килию, Измаил, в Вилково (в программе почему-то «Милкова», хотя за 32 года пора бы уж и выучить), обзорная экскурсия по Одессе с посещением оперного театра и даже поездка в бывшую столицу всея Бессарабии — Кишинев. Видно для того, чтобы молдаван лишний раз подразнить, какой кусок от Бессарабии у них в свое время оттяпали. Особенно умиляют предусмотренные программой встречи с «председателями колхозов, агрономами, учителями, административными чиновниками (?!!), газетными репортерами и пр.».
И все же, несмотря на пыль, серость и плачевное состояние родного края предков, самолеты, по свидетельству очевидцев, летят в Одессу полными. Тянется народ на свою незабываемую родину...
В этой связи приходит в голову довольно дерзкая мысль. За полвека пребывания советских войск на территории экс-ГДР миллионы наших людей побывали на немецкой земле. Служили, работали, любили, рожали детей, растили их... У многих из наших граждан в их свидетельствах о рождении в качестве места рождения значатся Потсдам, Росток, Лейпциг, Магдебург, Дрезден — города, где при наших консульствах им выписывали метрики. Почему бы им не объединиться в общество «немецких бессарабцев», не избрать своего «Кельма», не освежить в памяти немецкие законы, регламентирующие права этих лиц по посещению Германии без обязательных приглашений? Почему бы им не съездить в деревушку или в городок, где некогда стоял гарнизон отца, постоять у школы, куда их возили на автобусе и в которых теперь немецкие сорванцы повыбивали окна и расписали стены фривольными надписями: «Russen, ihr seid blode!» («Русские, вы дебилы!») или смелыми: «I fuck you!»? Осмелели с уходом танков и ракет...
Почему бы им также не переночевать на мансарде под крышей, где когда-то в страшной тесноте ютились потомки победителей, чтобы не стеснять побежденных, в то время как минимум для холостых темнокожих американских солдат в Германии составлял 80 кв. м жилой площади в новых домах? Почему бы не побывать им на кладбище наших павших солдат, могилами которых так густо усеяна немецкая земля — ведь только при взятии Берлина мы умудрились положить вдвое больше своих людей, чем потеряли американцы за все годы второй мировой войны в Европе, в Африке и на Азиатском континенте?
Почему бы не пригнать им домой подержанную машинку, не приобщиться к их цивилизации в другом? Иначе получается «айнбанштрассе», как говорят немцы, — или дорога с односторонним движением.
(Краткая энциклопедия второй мировой войны, Херршинг, 1977 г.)
По Чехову, русский человек не может без того, чтобы не сунуть в рот что-нибудь «этакое необыкновенное» или же не поглазеть, разинув рот, на какую-нибудь заграничную диковинку. Так случилось и со мной прошлым летом в Германии. В Вуппертале мне жутко захотелось прокатиться на знаменитой «швебебан» (подвесной дороге). Паришь себе целых 13 с лишком километров в бесшумном опрятном вагончике, пропахшем кофе и духами, над долиной Вуппера и, слегка покачиваясь, балдеешь от великолепия лесистых крутолобых холмов Вестфалии. Опьяненный впечатлениями, спотыкаюсь на выходе о какой-то выступ, и подошва на правой туфле еще сравнительно новой пары обнажает носок не первой свежести. Приходится срочно секвестировать дальнейшую программу дня и возвращаться в гостиницу за сменной обувью.
По дороге к постоялому двору в Швельме замечаем на пригорке одинокий дом с вывеской сапожной мастерской. Но хозяин мастерской и ее единственный работник поначалу не вызывают у нас доверия по причине его более чем преклонного возраста. Не вводят в заблуждение даже такие современные «прибамбасы», как трубка сотового телефона в нагрудном кармане его темного халата и образцовый порядок на рабочем месте старого шумахера (сапожника). Его натужные движения, свидетельствующие о серьезном нарушении координации, мириады полопавшихся сосудов на щеках лучше всяких документов говорят о том, что сапожник наш — как минимум, ровесник подвесной дороги, где несчастный случай с моей подметкой был, наверняка, первым и, пожалуй, единственным происшествием за ее вековую историю. Ошиблись мы ненамного. Мастеру шел 96-й год. Сначала даже одолевали сомнения, в состоянии ли он вообще что-нибудь починить.
Свои опасения начинаем в присутствии сапожника обсуждать между собой по-русски. И вдруг хозяин мастерской, немного подумав, выдает нам реплику на нашем родном языке без малейшего акцента. На наших лицах выражение «задумчивой гири». Строим догадки: был в русском плену, восстанавливал после войны наши города и всякое прочее. И не угадали.
* Йоганн Федеренко, - так зовут нашего собеседника, родился и вырос в Тарутино, в Бессарабии, и там же прожил почти треть своей долгой жизни. Осенью 1940 года, когда в Бессарабию пришли Советы, он вместе с сестрой Лолой и малолетними детьми решил уехать «хайм инс райх», домой в тогда уже гитлеровскую Германию. Семья их раскололась, не все поддержали эмигрантские настроения: мать, три его брата и две сестры не захотели срываться в неизвестность с насиженных и привычных мест, чтобы в родной по крови и духу, но в чужой по нравам и обычаям стране разделить участь второсортных «трофейных немцев». Йоганн и Лола уехали. Вместе они наплодили фюреру и фатерлянду 14 душ детей. Оставшиеся в Бессара-бии потом горько раскаивались в своем патриотизме и пережили столько, что и на сотню человеческих жизней хватит.
Поговаривают, будто бессарабские, как и прибалтийские, немцы,переселив-шиеся перед самой войной в Германию, вскоре составили костяк «пятой колонны» и диверсионных отрядов германского вермахта и способствовали стремительному продвижению немецких войск на первоначальном этапе войны. Есть тому и архивные документальное доказательства. Прекрасно ориентируясь на знакомой для них местности, зная язык, местные нравы и обычаи, они, естественно, были незаменимым подспорьем для оккупантов при совершении диверсионных вылазок в тылы с целью разрушения коммуникаций, линий связи, организации саботажа при вывозе материальных средств и их уничтожении, при захвате мостов через водные преграды; они же сеяли панику среди местного населения.
Но война — это хаос, в том числе и в сознании людей, когда стремление уцелеть, выжить вынуждает многих поступиться моральными принципами. Лишь немногие могут позволить себе такую роскошь, как выжженные звезды на груди. Тем более нельзя обвинять в коллаборационизме бессарабских немцев, которым перед самой войной пришлось к тому же своими поступками доказывать лояльность по отношению к приютившей их полузабытой родине...
Йоганн оказался на редкость гостеприимным человеком и тут же повел нас к себе в гости на тихую Акациенштрассе. По дороге мы узнали, что в сапожной мастерской он уже трудится полвека. Он — самый старый работающий в Германии. За такие «заслуги» власти с него даже налоги не берут, хотя и ограничивают его рабочий день четырьмя часами. От мастерской до дома — 20 минут хода умеренным шагом. На работу — в горку, домой — вниз с горы. Йоганн преодолевает этот путь исключительно «пехом», в любую погоду. Когда мы уезжали, шел моросящий нудный дождь. На подъеме мы обогнали щуплую фигурку в накидке с капюшоном, на манер той, что обычно носят пастухи. Это Йоганн топал на работу. На наше предложение подвезти ответил отказом. Люди в округе каждое утро в будни могут проверять по Йоганну часы: ровно в 10 он отпирает дверь своей мастерской. Если однажды дверь останется запертой — значит, мастер умер... А умирать он пока не собирается. Даже к врачам не обращается. Его самый младший брат Марк, оставшийся в Тарутино, давно уже отправился в мир иной не от сладкой жизни.
В двухэтажном особняке Йоганн живет вместе с семьей старшего сына Герхарда: жена-австриячка Вальтрауд, взрослые дочь и сын. Герхарду было три года, когда в 1940-м он вместе с родителями уехал из Бессарабии. По профессии он железнодорожник, много лет водил по германским просторам пассажирские поезда, освоил все виды тяги. В нише под лестницей у самого входа трафарет наподобие тех, что цепляют на пассажирские вагоны.
Надпись: «Станция отправления — Тарутино, станция прибытия — Швельм». Подарили коллеги-машинисты перед уходом на пенсию. В отличие от отца, Герхард почти не говорит по-русски. Но живо интересуется всеми событиями, что происходят сегодня на его далекой незабываемой родине. В отдельной папочке — многочисленные вырезки из солидных германских газет про хорошие и плохие новости в Украине. Про то, например, как в 1992 году Л. Кравчук, собираясь с визитом в Германию, пытался объегорить канцлера Г. Коля, пообещав публично переселить из Казахстана и Средней Азии сотни тысяч этнических немцев на «лучшие земли в Украине». Немцы, клюнувшие на это, познали цену президентским обещаниям. Все они сегодня твердят одно: «Лучше бы мы на месте сидели!» Не клюнул только канцлер Коль, на наивность которого рассчитывалось это пустое прожектерство. Он пообещал дать мешок дойчмарок лишь после того, как переселенцев обустроят в Украине. Но для этого денег не было. Вышло по пословице: «Болтать — не мешки таскать!»
Герхард демонстрирует мне подробный план Тарутино, точности и культуре оформления которого мог бы позавидовать солидный генштаб. Четко и аккуратно вычерчены все улицы, перед домами воссозданы фамилии бывших немецких владельцев, в цвете — объекты инфраструктуры, жизнеобеспечения и места общего пользования.
— Зачем это? — спрашиваю у Герхарда.
— Так, на всякий случай... для истории пригодится, — следует уклончивый ответ.
В Тирасполе живет его племянник. Он уже который год безуспешно доказывает немецким властям свою принадлежность к этническим немцам, чтобы выехать в Германию на ПМЖ. Но немецкие бюрократы непреклонны, хотя логика подсказывает немецкие корни соискателя на место за сытым германским столом: Йоганн Федеренко и родной дед племянника Василий — родные братья. Но не хватает какой-то бумажки. Пытаюсь доказать Герхарду преимущество их административной системы, неподкупной и бескорыстной, где отсутствует «телефонное право» и чиновникам не дано превращать законы в удобное дышло. Мой собеседник смеется над наивностью чужака. По его словам, немцы только «на вынос» кажутся такими правильными и порядочными, все нынешние наши пакости к нам от них перекочевали...
* В родном Тарутино за прошедшие 60 лет Герхард был лишь однажды, семь лет назад. Больше не тянет. Устал носить воду ведрами для умывания и гигиенических потребностей в аккерманском отеле. Да и не думал, что все так убого нынче в бессарабском крае.
— Сидим как-то с директором гостиницы, — рассказывает Герхард, — в Аккермане это было. Я ему про их «ненавязчивый сервис» пытаюсь толковать, а он все ноет, что денег нет. Откуда же они появятся? Вы хоть чуточку вложите, мы увидим, что вы что-то делаете, шевелитесь, — тогда и подсобим деньгами, материалами... Неисправимый народ. Одним днем живут. Приятель ездил недавно, рассказывал: как было, так все и осталось...
Хотя есть примеры и положительного свойства. Один «бессарабец» после посещения тарутинской средней школы, в которой когда-то учился его дед, прислал школе полный комплект новеньких окон. Теперь школа — как новая копеечка.
Бессарабские немцы, по признанию Герхарда, — самая активная и самая организованная диаспора среди немецких землячеств. В отличие от миллионов немцев, изгнанных либо перемещенных с территории бывших восточных окраин Третьего рейха, бессарабские немцы добровольно покинули свою родину и зла на ее нынешних обитателей в душе не таят. Расползлись теперь их потомки по белу свету, некоторых судьба занесла в далекую Австралию, но память о родине предков жива в их сердцах. Она их манит, влечет в степные просторы Бессарабии, на пустынный песчаный берег теплого моря, где родились, выросли, жили и трудились, а теперь покоятся в земле многие поколения их единоверцев.
В Меглингене под Штутгартом находится главная «контора» общества бессарабских немцев. Председатель — Эдвин Кельм. По телефону он показался мне не очень приветливым человеком. Не в восторге от него и сами «бессарабцы». Но это их внутреннее дело, как-нибудь без нас разберутся. Герхард показал мне циркулярное письмо, которое Кельм рассылает членам своего общества в конце каждого года, завлекая их в путешествие по Бессарабии в наступающем году. Для рекламы Кельм приписывает себе организацию подобных свободных экскурсий по Бессарабии уже на протяжении последних 32 лет. Хотя с учетом тотальной закрытости бывшей причерноморской полосы в советские времена в подобное верится с трудом.
За 1600 дойчмарок (за такие деньги можно семьей отдохнуть на Лазурном берегу или, на худой конец, в Анталии) бессарабским немцам и их потомкам предлагается недельная экскурсия на их бывшую родину. Сюда входит перелет до Одессы из одного из восьми аэропортов Германии, Австрии и Швейцарии, переезд автобусом до «гнезда» в Аккермане, где в день отъезда и в день приезда гостям предлагают торжественный ужин с выступлением местных артистов «фольклорного жанра». Разумеется, возвращение домой — тем же воздушным путем. Заезды только в летние месяцы — с мая по сентябрь. И то верно.
Кому хоть раз довелось побывать на Тарутинском полигоне, тому хорошо известны тамошние «достопримечательности». Вместо дорог — сплошные направления. Рулевым колесом в машине можно не пользоваться, никуда из глубокой колеи она не выпрыгнет. Аборигены в Бородино, Березино, Арцизе и других бывших поселениях немецких колонистов с первыми осенними дождями облачаются в резиновые сапоги и носят их, не снимая, до мая. Иначе в непролазной грязи утонешь. Танк и лошадь — единственные средства передвижения в осенне-зимний период в тех краях. Летом сзади машины знатная пыль следом на километр клубится.
Что же предлагают немцам в их родной Бессарабии?
Выезд к морю на Бугаз (за отдельную плату могут отвезти и в места покруче), дегустация вин в Шабо, поездки в села, где жили предки каждого, при желании можно даже заночевать в том доме, где жили некогда их отцы и деды, матери и бабушки. Немцы-экскурсанты потихоньку создают и собственную туристскую инфраструктуру. В степи под Саратой они построили церковь, в другой деревне создали музей крестьянского быта немецких колонистов в Бессарабии. Предлагаются также поездки в Килию, Измаил, в Вилково (в программе почему-то «Милкова», хотя за 32 года пора бы уж и выучить), обзорная экскурсия по Одессе с посещением оперного театра и даже поездка в бывшую столицу всея Бессарабии — Кишинев. Видно для того, чтобы молдаван лишний раз подразнить, какой кусок от Бессарабии у них в свое время оттяпали. Особенно умиляют предусмотренные программой встречи с «председателями колхозов, агрономами, учителями, административными чиновниками (?!!), газетными репортерами и пр.».
И все же, несмотря на пыль, серость и плачевное состояние родного края предков, самолеты, по свидетельству очевидцев, летят в Одессу полными. Тянется народ на свою незабываемую родину...
В этой связи приходит в голову довольно дерзкая мысль. За полвека пребывания советских войск на территории экс-ГДР миллионы наших людей побывали на немецкой земле. Служили, работали, любили, рожали детей, растили их... У многих из наших граждан в их свидетельствах о рождении в качестве места рождения значатся Потсдам, Росток, Лейпциг, Магдебург, Дрезден — города, где при наших консульствах им выписывали метрики. Почему бы им не объединиться в общество «немецких бессарабцев», не избрать своего «Кельма», не освежить в памяти немецкие законы, регламентирующие права этих лиц по посещению Германии без обязательных приглашений? Почему бы им не съездить в деревушку или в городок, где некогда стоял гарнизон отца, постоять у школы, куда их возили на автобусе и в которых теперь немецкие сорванцы повыбивали окна и расписали стены фривольными надписями: «Russen, ihr seid blode!» («Русские, вы дебилы!») или смелыми: «I fuck you!»? Осмелели с уходом танков и ракет...
Почему бы им также не переночевать на мансарде под крышей, где когда-то в страшной тесноте ютились потомки победителей, чтобы не стеснять побежденных, в то время как минимум для холостых темнокожих американских солдат в Германии составлял 80 кв. м жилой площади в новых домах? Почему бы не побывать им на кладбище наших павших солдат, могилами которых так густо усеяна немецкая земля — ведь только при взятии Берлина мы умудрились положить вдвое больше своих людей, чем потеряли американцы за все годы второй мировой войны в Европе, в Африке и на Азиатском континенте?
Почему бы не пригнать им домой подержанную машинку, не приобщиться к их цивилизации в другом? Иначе получается «айнбанштрассе», как говорят немцы, — или дорога с односторонним движением.
(по материалам журналиста Анатолия ПЛАТИЦЫНА,
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА "СЛОВО" N 3(270) за 28 Апреля, 2000 г.)
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА "СЛОВО" N 3(270) за 28 Апреля, 2000 г.)
Свежие страницы из раздела:
- Они родились в Тарутинском районе
- Бессарабская ярмарка на Одесщине не хуже Сорочинской ярмарки на Полтавщине
- Такие факты в истории мы не должны забывать
Предыдущие страницы из раздела:
